Равиль Хайретдинов — капитан дальнего плавания, вице-президент региональной Ассоциации морских капитанов, один из первых выпускников Калининградского высшего инженерного морского училища (КВИМУ, в настоящий момент БГА). 17 ноября ему исполняется 89 лет. В интервью «Новому Калининграду» ветеран рассказал о своей жизни, море, работе капитана и о том, что он думает о перспективах возвращения в регион рыболовного флота.
— Равиль Халилович, расскажите о своём детстве. Где вы родились?
— Я родился в Москве. Будете смеяться — чуть ли не на Красной площади. Родился в 35-м году. Когда началась война, мне было 6 лет. Я вот сейчас вспоминаю, что, когда немцы пришли, находились в 40 километрах от Кремля, в Химках, до моего сознания детского доходила тревога. Как бомбоубежище было в подвале у нас. Как мать меня ловила: я убегал вместе с бригадой, которая лазила по чердакам и крышам — зажигалки скидывали щипцами. И я там в этих подвалах и на крыше тоже. Мать видит — убьют, говорит. Ну вот это война. В детском сознании она такая.
В День Победы, 9 мая, мне было 10 лет. И я этот день праздновал, как и все москвичи, на Красной площади. Я там рядом жил: у меня дом был у памятника Юрию Долгорукому. Пришел отец с фронта, слава богу, дядька живой пришел. Мать отцовскую шинель перешила — мне шинель сделала. Я так стеснялся. Господи, какая шинель, говорю. Ну, тогда было время такое, тяжёлое. Мы ходили в бурках, знаете, ватных таких, вместо валенок. Мы на коньках катались, пацаны, на этих железных прутьях. А мать перелицовывала старые пальто. Вот и как сейчас я помню, перелицовывала и делала что-то новое. Ну она рукодельница была, работала в магазине продавцом одежды. Я через это прошёл. Были эти вот кресты, переклеенные окна, осколки, вот, собирал, они теплые еще были. Я всё помню отлично.
Пять лет назад мы поехали с женой навестить мою сестру, она в Москве жила, в прошлом году умерла, ей 93 года было. И пришли на улицу Горького (сейчас Тверская), в центр, вот она — Красная площадь. Я говорю: «Пошли в дом, где я родился». А жил я в старинном доме, на нижнем этаже там была филипповская булочная, пирожки продавали. На нижнем этаже был ещё ресторан «Астория», а потом стал ресторан «Центральный». Приходим, и, к моему большому сожалению, дом этот оказался закрыт, шёл ремонт. Я со двора, думаю, зайти. А туда не пускают. Так что хотел я побывать и показать супруге этот дом — и мы не попали. Не знаю, соберусь еще или нет съездить, может быть и соберусь — силы пока есть.
Семья Равиля Хайретдинова
— Вы жили в центре Москвы, но в итоге выбрали судьбу моряка. Как так получилось?
— Сначала я работал на Центральном телеграфе на ул. Горького — пошел туда учеником связи в 15 лет, когда паспорта еще не было, — отец устроил. Надо было семье помочь материально, вот и я пошёл работать. И после того, как я получил трудовую книжку, через месяц только получил паспорт. Стал за время этой пятилетки самостоятельным, без институтов, без курсов, выучился на леотехнике. Министр связи СССР Псурцев присвоил мне даже звание инспектора третьего ранга.
Телеграф — военный объект Советского Союза: там часовые с винтовками стояли, шесть проходных было, и вообще туда было сложно пройти. Эти все годы я самостоятельно изучал специальность техники связи. Быстро освоил всё что надо, как губка. И одновременно ещё учился в школе рабочей молодежи, чтобы получить аттестат зрелости, и я его получил.
Меня должны были в армию призвать, но военкомат дал отсрочку по возрасту: «Мы тебе даем отсрочку от призыва. Ты год отучишься, получишь аттестат зрелости, и мы тебя заберем в Московский округ связи. Будешь учиться у нас в академии». То есть они меня хотели сделать связистом.
А я на ступеньках телеграфа увидел пацанов с наклейками «Одесское мореходное училище». Спросил, откуда они. Говорят: «Да вот, мы приехали в отпуск». Наклейки мне так понравились… Короче, собрал документы и уехал. Тётка матери сказала: «Тамара, ты не волнуйся, всё равно не поступит — вернётся назад». А я взял и поступил. Приехал, сдал экзамены. Они говорят: «Жди решение мандатной комиссии о зачислении». А когда там увидели, что я приехал с производства с трудовой книжкой, вопрос был снят — сразу зачислить, справку выдать, чтобы я мог увольняться и возвращаться. Ну, там еще есть детали такие интересные, конечно.
Не то чтобы я там обманул тех, кто надеялся, что я буду работать на связи. Для меня было важно то, что Одесское училище дает форму, одежду, питание бесплатно. То есть на 3−4 года я был, как говорится, обеспечен. Я просто с матери снял заботу. Приезжал на каникулы, вот и всё.
Юношеские фотографии, трудовая книжка, выпускной альбом и диплом капитана дальнего плавания
— Как вы попали в Калининград?
— В 1958 году я закончил Одесское мореходное училище. Там нас распределяли в разные места: и на Дальний Восток, и в Бухту Преображения. У меня были показатели учебы очень хорошие, мне дали право выбора, куда ехать. Я говорю: «Хочу в Ригу». Мы до этого в 1956 году в Ригу приходили на практику и стояли. Там учебный парусник «Тропик» был для курсантов, на котором проходили первую плавпрактику, — я на реях там лазил. Но мне говорят: «В Риге есть своя мореходка, туда разнарядку не получили. Хочешь в Калининград?». Хочу. Вот так. И приехали сюда, в эти развалины. Мы как молодые специалисты имели право на жильё. А какое жильё, когда всё было развалено? Где-то сняли койку, четыре человека, за койку платило управление.
С этого начинался Калининград. Развалины. Сейчас я сравниваю: с 58-го года 60 лет прошло. Конечно, думается, что все-таки мы со своей стороны внесли свою лепту в его восстановление.
— Выходит, вы застали и начало строительства, и снос Дома Советов. Как вы относитесь к тому, что его разобрали?
— Вы знаете, у меня принцип всегда такой: прежде чем что-то делать, надо думать. По-другому никак не получается. Потому что, если ты думаешь, по крайней мере, за дела и за поступки тебе приходится отвечать именно самому. Это вот мое кредо.
На развалинах Калининграда, в общем-то, хрущевки сделали свое дело. Очень большое дело, я хочу сказать. Когда начали расселяться, уже мы не смотрели на архитектурный облик. Начали строить — ну и хорошо. Вот Дом Советов — перевезли бы правительство и всё. А потом начали обсуждение «монстр, не монстр», как он смотрится на общем фоне. Мне, знаете, как гражданину, как патриоту Калининграда, как жителю Калининграда, не то что обидно… Этот памятник можно было восстановить, если бы была проявлена, как мы говорим, политическая воля. Я бы оставил Дом Советов.
Равиль Хайретдинов на Дне города в Калининграде (справа на первом фото) и на Параде Победы в Калининграде (посередине)
— Вы связали свою жизнь с морем, были капитаном дальнего плавания. Сколько времени ходили в море?
— 35 лет. В Австралии только не был и на Северном морском пути. Когда мы шли на Дальний Восток, огибали Африку, проходили Маврикию, шли дальше — Австралия оставалась в стороне. Там не было ничего интересного: ни рыбного промысла, ничего. А так везде был. И в Африке — малярию там схватил. Меня трясло, потом откачивали. В общем, посмотрел я много чего, конечно, много осталось в памяти и хорошего, и плохого. Но в основном Канада и Европа, Скандинавия, Германия. Они, Германия, нам, слава богу, тогда здорово помогали — строили суда, которые нам хорошую службу послужили. Это, как говорят, если сделано по-немецки, то сделано аккуратно и точно.
Море — это не подарок. Не из-за штормов и прочего. Не подарок — что ты оторван от нормальной жизни. Вот сейчас: пошел, как говорится, пивка попил, пошел куда хочешь. А там нет — левый борт, правый борт, всё. Задача работать и зарабатывать. Бывают же «прогарные» рейсы, когда ты приходишь без ничего — рыбы нет или что-то сломалось. Так что по-всякому можно расценивать это время.
Некоторые мои коллеги, друзья, товарищи сумели вовремя остановиться. Родили детей, чего-то добились и говорили — хватит. Искали работу на берегу, чтобы побыть с семьей. А некоторые до упора, пока флот не развалился, когда у нас фактически перестала существовать в области рыбная промышленность.
Считают, что море — это обезьяны, пальмы, ананасы… Но это тяжкий труд, особенно на СРТ (средний рыболовный траулер — прим. «Нового Калининграда»), который стоит в Музее Мирового океана. Это подарок — немцы его сделали для нас, великолепные суда, которые выдерживали практически любой шторм, но там помещалось по размеру всего 24 человека. И, естественно, учитывая его габариты и механизацию, в основном был ручной труд. Условия очень тяжелые, их надо было преодолеть. Ну, так закалялись моряки и физически и морально. Это никому не во вред было.
Это тот период. Надо по-всякому это понимать. Времена-то меняются. Жалко только вот немножко то, что мы сейчас, как говорится, окунулись в никуда. Я, например, перспективы не вижу никакой.
— Почему не видите перспективы?
— Вот смотрите. Я внимательно читаю интернет. Буквально вчера увидел информацию о том, что завод «Янтарь» (мы его в свое время называли «820-й завод», как военный) на деньги рыболовецкого колхоза имени Ленина на Камчатке спускает на воду новый сейнер. Причем сейнер делается по финскому проекту. Это очень здорово. То есть не надо изобретать велосипед: вот есть что-то хорошее — купи. Завод «Янтарь» до этого строил индусам военные кораблики, тоже по заказу. Это было в те времена, а сейчас это такое предприятие — дай бог кому. Молодцы.
Рыбколхоз с Камчатки сумел от рыбного промысла правильно использовать деньги, они их использовали не на карман, не на что-то, они использовали на развитие! Нашли деньги, прислали, и завод «Янтарь» согласился. Вот он спускается, и в следующем году они его передадут. Красавец! А благо заключается в том, что это наш завод. Это не то, что в Германии, в Швеции, в Дании. Это наш завод. Дайте деньги, специалисты есть, дайте возможности технические. И они будут строить у нас в Калининграде рыболовный флот! То есть опять, как я выражаюсь, нужна политическая воля, тогда будет флот.
Удостоверение почётного работника рыбного хозяйства Калининградской области и фотография членов Ассоциации морских капитанов
— Трудно ли быть капитаном?
— В море, особенно на рыбалке, в сложных ситуациях всяких — аварийных, штурмовых — смотришь на мостик, а там капитан. Надеешься: он поможет. И вот когда становишься капитаном, когда уже сам за всё отвечаешь — за пароход, за людей, за груз, — тогда страх пропадает. В кодексе торгового мореплавания сказано одно: капитан в море является единоначальником. То есть вот правый борт, левый борт — это территория твоей страны. Всё. И здесь ты можешь роды принимать, можешь женить…
В Лас-Пальмасе у нас погиб матрос. Я был в городе, прихожу, смотрю: около парохода — полиция. Оказывается, матрос упал и разбился. Смерть. А его же надо было домой привезти. Мышковский, как сейчас помню. Мне перед родственниками было очень тяжело.
В Африке, когда арестовывают судно российское, в яму так называемую сажают капитана — не кого нибудь. Были случаи, сажали за какие-то разные разности. Да, не погибали, но в яме некоторым капитанам приходилось сидеть — у них такие законы, капитаны отвечают за всё.
Нас закалило, что стоишь на мостике, люди на тебя ориентируются, от тебя зависит, особенно на рыбалке, выполнение плана — а это зарплата. И, если что, кто виноват? Ты будешь виноват. Отвечай и за зарплату, и за жизнь людей, и за безопасность, за всё. Вот так вот, а как иначе?
И вот это вот всё идёт и по жизни, по повседневной жизни. Вот кончилось море — начался берег, а ведь шлея-то остаётся. Вот так она у меня и есть. Я привык отвечать сам за себя и ненавижу людей, которые ссылаются на обстоятельства.
— Чем вы занимались в Ассоциации морских капитанов?
— Вот 2000 год. Я в то время занимал достаточно активную позицию именно от лица этой организации. То есть они мне доверились, они меня выбрали вице-президентом. Они знали мои мысли, мой характер. И было время, когда ещё на площади, где памятник Ленину был, с трибуны выступал. Вплоть до того, что заказывал передвижную машину с усилителем микрофона, чтобы организовать всё, за свои деньги. Активная была публика: много чего там говорили, много чего писали. Это было время двухтысячного года и даже раньше. Мы боролись за флот, а флот уходил через каких-то подставных лиц, комсомольских работников… Такие фигуры разные, которые флоту были неизвестны, но вдруг стали владельцами-собственниками. Боролись за свою медсанчасть и за Дворец культуры рыбаков. Результат какой? Никакой. Потому что не было рычагов…
Я преподавал лет пять в КВИМУ. Сначала был начальником производственной практики, отправлял курсантов на практику — а это было очень сложно. Им практика нужна для того, чтобы дипломы получать, а на чем проходить практику? Нет флота нигде. И это была такая адская работа, чтобы парней этих молодых куда-то воткнуть, чтобы они наплавали. А потом капитаном-наставником я стал работать, выпускников обучать плаванию в ограниченной видимости. Капитаном Ассоциации стал.
Ещё мы в Ассоциации морских капитанов собирались, писали мемуары. Знаете, я сейчас с Музеем Мирового океана поддерживаю контакты, чтобы то, что мы написали, осталось в этом фонде для потомков. Потому что то, что мы написали, не напишет ни Мамин-Сибиряк, ни Новиков-Прибой, никто. Это, знаете, своё, от души.
В 2011 году в феврале мы встретились с Путиным. Он приехал к нам, и мы решили организовать встречу. Мы ему свои проблемы выложили и попросили помощь организации. После девяностых шла пертурбация. Флот продавался, появлялись новые владельцы. Они не имели никакого отношения ни к морю, ни тем более к флоту. Вот и высказали.
Фотография Равиля Хайретдинова и мемуары членов Ассоциации морских капитанов
— Знаю, что вы занимались фотографией…
— Да, кроме всего прочего. После войны у нас было очень много трофейных вещей, в том числе фотоаппаратов дешевых разных. Я занимался фотографией и ходил в Дом пионеров. И у меня остались фотографии раннего детства, особенно черно-белые — тогда же не было цветных, — вот с этих трофейных аппаратов. Я их сумел сохранить. И друзья мои, которые сейчас остались ещё живы, говорят: «Ты собери, мы сделаем тебе видеоролик о твоей жизни, начиная от того, как ты родился, и кончая сегодняшним днём».
И они сделали. Фотографии, когда я с отцом маленький, как я учился, как я был курсантом, как на паруснике по мачтам лазил и какой я капитан дальнего плавания. Экватор пересекал и по морю, и по воздуху на самолёте. Очень много увидел всего, как раз в то время, когда у нас за границу попасть было непросто, прямо скажу. Но у нас был паспорт моряка, и мы увидели вокруг себя то, чего многие не видели никогда. Единственное, что мне не пришлось в свое время, — пройти вокруг земного шара по Северному морскому пути, тогда ледоколов не было.
— Равиль Халилович, вам исполняется 89 лет, у вас интересная замечательная жизнь. Что, на ваш взгляд, самое главное в ней?
— Самое важное в жизни — никогда не изменять самому себе. Быть собой, быть искренним. И никогда не продаваться.
Беседовала Анна Горбунова, фото: Юлия Власова / «Новый Калининград», личный архив Равиля Хайретдинова
Источник: www.newkaliningrad.ru