В 1918 году Германию охватили революционные события, в ноябре в столице Восточной Пруссии Кёнигсберге власть захватили вернувшиеся с фронта солдаты. «Новый Калининград» вместе с калининградским историком Яковом Шепелем изучил воспоминания современников революции (некоторые из которых ещё не были опубликованы на русском языке) о том, как она произошла, как долго продержались мятежники и почему немецкие большевики всё-таки проиграли.
К началу 1918 года, как отмечают историки, немецкое командование осознало, что Первая мировая война, развязанная Вильгельмом Вторым, проиграна. Однако весной им было организовано наступление на юг России, результатом которого стала оккупация Киева и богатых земель Украины. Но вскоре прилив энтузиазма у военных сменился ощущением безнадёжности. Перебои с поставками продовольствия, инфляция, которая привела к введению карточной системы и появлению спекулятивного «черного рынка», спровоцировали рост протестных настроений в тылу, а на фронте всё громче были требования заключить мир любой ценой.
22 октября 1918 года лидер большевиков Владимир Ленин, выступая на объединённом заседании ВЦИК (Всероссийский центральный исполнительный комитет — высший, наряду со Всероссийским съездом Советов, законодательный, распорядительный и контролирующий орган государственной власти Российской Советской Республики и РСФСР до 1938 года — прим. «Нового Калининграда»), заявил, что вера в немецкую революцию дала свои плоды и «Германия в несколько месяцев превратилась из могущественной империи в гнилое дерево».
Красное знамя из наматрасника
Ещё в июле-августе 1918 года спартакисты (Союз Спартака — левые социалисты, отделившиеся от Социал-демократической партии Германии — прим. «Нового Калининграда») расклеивали в Кёнигсберге листовку «Товарищи!», в которой уверяли жителей, что революция в Германии даст толчок восстаниям в Англии, Франции и Италии. Они призывали рабочих вооружаться, создавать Совет рабочих и солдатских депутатов и созывать Учредительное собрание.
Однако триггером к массовым уличным выступлениям в столице Восточной Пруссии стала новость о восстании матросов в Киле 3 ноября 1918 года. Как пишет калининградский историк Александр Макарычев, взрывоопасная ситуация сложилась после распространения в Кёнигсберге спартакистской листовки «Красное знамя над Килем, Гамбургом, Бременом, Любеком».
Открытки 1918 года с карикатурами, посвящёнными падению монархии в Германии.
По одной из версий, во второй половине дня 8 ноября революционно настроенные рабочие многих предприятий города вместе с группами спартаковской молодёжи направились к казармам, призывая солдат к прекращению войны и к восстанию. При этом препятствий революционерам, как пишет Макарычев, никто не чинил.
19-летний кёнигсбергский социалист Ойген Шейер (несмотря на юный возраст, он успел побывать на войне и получить там ранение) в своих мемуарах уверяет, что основные события разворачивались с вечера 9 ноября. По его словам, к рабочим Кёнигсберга из руководства СДПГ «никто не обратился с воззванием или сообщением». Однако сообщество социалистов-пассионариев (в их число входил и сам Шейер) осознало, что в первую очередь необходимо дезорганизовать военное командование, а гражданскую власть сместить, заменив революционными органами.
Вместе со спартакистами Марией и Вальтером Кайзерами, Мартином Хофманом и Мартой Зайдлер Ойген Шейер встретился в семь часов вечера 9 ноября у подвала, в котором проживал их соратник Макс Рудат (социалист Макс Рудат, ставший после 1918 года одним из окружных председателей НСДПГ в Восточной Пруссии, проживал в доме № 9 на Коперникус штрассе — сегодня это улица Коперника в Калининграде — прим. «Нового Калининграда»). Революционеры направились на Мюнцплатц (площадь между Королевским замком и Замковым прудом — прим. «Нового Калининграда»), где в это время уже собрались массы солдат и офицеров.
«Военное командование противостояло нашей акции тем, что ввело запрет на увольнения и не выпускало из казарм революционно настроенные части», — вспоминал Шейер. Верные кайзеру солдаты и офицеры, то есть «сыновья крестьян, торговцев и служащих», напротив, получили приказ в семь часов вечера собраться на Мюнцплатц.
Шейер и компания попытались увлечь военных к казармам, тюрьмам и общественным зданиям, однако, выступая с речами, революционеры заметили «противодействие со стороны толпы». Оставив эти попытки, компания незаметно скрылась с площади и направилась в Россгартен (район сегодняшней улицы Клинической — прим. «Нового Калининграда»), где располагались здания штаба командующего первым армейским корпусом, комендатуры, управления губернатора крепости, а также Дом профсоюзов.
Первая полоса кёнигсбергской газеты «Hartungsche Zeitung», сообщающая об отречении Вильгельма Второго
«Перед зданием командующего корпусом мы хотели повторить то, что нам не удалось сделать перед замком, — продолжал Шейер. — Манёвр, как и ожидалось, удался. Враг предусмотрел только один план: попытку выбрать солдатские советы на Мюнцплатц, которые должны были стать верхушкой всего движения. И вот теперь эти мамлюки стояли до поздней ночи на площади и всеми силами препятствовали там солдатским советам, в то время как мы постепенно занимали город».
Каких-то актов насилия, достойных отдельного упоминания, по словам Шейера, в дни смены власти в Кёнигсберге не было. При этом революционер вспоминал о «глупой провокации» своих политических оппонентов: «Когда мы были уже на обратном пути [из Россгартена], чересчур ретивые агенты-провокаторы повредили витрину обувного магазина. Это происшествие привлекло всеобщее внимание. И в то время как возмущенные голоса кричали „это большевизм!“, мы с семью десятками человек несколько смущённо, но всё равно непоколебимо шли дальше».
Мирный переход власти косвенно подтверждают и оппоненты спартакистов. В частности, пастор Бургкирхи (кирха располагалась на берегу Замкового пруда, на этом месте сейчас находится калининградский филиал ВГТРК — прим. Нового Калининграда) Пауль Томашки сделал в своём дневнике в дни революции такую запись: «Революция проходит у нас хотя неспокойно, всё же сейчас без крови и существенного насилия. <…> В Королевском саду простые солдаты сорвали фуражку с головы одного офицера и растоптали её ногами. Затем они потребовали, чтобы он отдал им шпагу. Маленький смелый парень не сделал это. Когда поднялся шум, появился один главарь социалистов и умиротворил красных предателей. Чем закончилось дело, я не знаю».
Захват власти в городе, по версии Шейера, начался с улиц Хинтерросгартен и Фордерросгартен (сегодня это улица Клиническая), так как именно там были сосредоточены основные объекты военной администрации: здание штаба командующего армейским корпусом (Фордерроссгартен, 54 — ныне не сохранилось); комендатура кёнигсбергского гарнизона (Хинтерроссгартен, 58 — ныне не сохранилось) и канцелярия губернатора крепости (Хинтерросгартен, 43 — пострадавший от пожара дом № 65–67 по ул. Клинической).
Ойген Шейер уверяет, что к моменту появления бунтовщиков на пороге комендатуры командующий гарнизоном генерал Фридрих фон Хинкельдей (во время Первой мировой войны он возглавлял Военное продовольственное управление и занимал должность губернатора крепости Кёнигсберг — прим. «Нового Калининграда») и его штаб «уже сбежали», предварительно отдав «распоряжение нескольким майорам и капитанам подписать заявление о его отставке».
Этот исторический момент очевидцами описывается по-разному. В частности, коммунист Вальтер Клавс писал, что Шейер выбросил шпагу Хинкельдея из здания городской комендатуры. Однако воспоминания Клавса были написаны через несколько десятилетий после этих событий, поэтому могли быть мифологизированы. В свою очередь кёнигсбергский историк Фриц Гаузе (он возглавлял городской музей Кёнигсберга, который находился в ратуше Кнайпхофа, а также городской архив и публичную библиотеку — прим. «Нового Калининграда») уверял, что Шейер с солдатами ворвался к Хинкельдею домой среди ночи, потребовав сдать командование, и тот, «чтобы предотвратить кровопролитие», передал ему своё оружие.
«Полномочия командующего должны были перейти мне, — продолжает Шейер. — Германская социалистическая республика должна была получить признание и преданность со стороны армии. Отстранённые от службы офицеры должны были остаться на свободе. Но всё же только до тех пор, пока они будут соблюдать обещание не участвовать в контрреволюционных или антиреспубликанских заговорах».
Ойген Шейер. Фото с обложки автобиографии Шейера «Kindheit und Novemberrevolution in Königsberg 1899–1919» (18+)
Действовать Шейеру и компании приходилось на свой страх и риск. Кроме того, в городе распространялись слухи, игравшие как на руку бунтовщикам, так и против них. Шейер, в частности, упоминает вброс о регулярных войсках, направлявшихся маршем из южной части города для освобождения здания канцелярии губернатора. Вскоре оказалось, что войска со сторона Понарта действительно шли, однако возглавляли их спартакисты Пауль Зайдлер и Эрнст Пауль.
Фактический переход власти к коммунистам, по версии Ойгена Шейера, произошёл в пять минут третьего ночи 10 ноября. Запомнил он это время потому, что, глядя на часы, предъявил офицерам канцелярии ультиматум: либо они подписывают требования Совета (документ имел название «10 пунктов»), либо переговорщиков обвиняют в срыве договорённостей и берут в заложники, предупреждая о возможном кровопролитии. Пока офицеры ломали голову над тем, чем им грозит подписание бумаги, Шейер готовился выступить перед собиравшейся под окнами комендатуры толпой. И когда «10 пунктов» были одобрены переговорщиками, революционеры объявили о капитуляции военных властей.
«С двух часов пяти минут десятого ноября мы стали государственной властью, а наши противники —— в случае противодействия „10 пунктам“ — государственными преступниками, — писал Шейер. — Я не знаю, все ли наши товарищи осознавали всю опасность ситуации. В последние пять часов я не мог взглянуть на них без мысли: „Если всё провалится —— нам всем конец“. С чувством истинного облегчения, воодушевлённый торжественностью момента, с теми остатками голоса, которые были у меня после бесчисленных уличных речей в эту суровую ноябрьскую погоду, я провозгласил из окна управления губернатора крепости на Хинтерроссгартене Германскую социалистическую республику».
К этому часу восставшие при помощи дружественных им войск гарнизона заняли дом командующего первым армейским корпусом на улице Фордерросгартен. Сам командующий Густав фон Дикхут-Гаррах (эту должность он занимал с ноября 1917 по ноябрь 1918 года) при передаче полномочий не присутствовал, сославшись на нервное истощение.
Ежедневное издание «Кёнигсбергер Хартунгше Цайтунг» сообщало и о других событиях судьбоносного вечера 9 ноября. По данным газеты, в 21:00 отряд революционно настроенных солдат ворвался во внутренний двор Королевского замка и потребовал у стражи ключи от всех замковых помещений. Получив ключи, солдаты принялись искать офицеров, но безрезультатно. В сообщении газеты также говорилось о том, что часом позже толпа захватила бастион Краузенек (располагался на пересечении сегодняшних Гвардейского проспекта и улицы Театральной, объект снесён в 1919 году — прим. «Нового Калининграда»), служивший в те годы тюрьмой, и освободила политических заключенных.
Интересно, что о символах новой власти восставшие заранее подумать не успели. По словам Шейера, выход из положения нашёл его товарищ Макс Рудат, который «сходил домой, без лишних слов снял чехол со своего нового матраса [он был красного цвета] и подарил революции знамя». Это знамя в первые дни революции развевалось над захваченным штабом корпуса. Впоследствии флаг был снят, хранился у Ойгена Шейера, а после смерти Макса Рудата был передан на хранение его сыну.
По воспоминаниям всё того же Шейера, утром 10 ноября рабочие и солдаты, поняли, что главное уже сделано, и отправились по своим обычным делам. В то же время коммунисты Эрих Волленберг (был в звании лейтенанта) и Лаас (унтер-офицер, имя неизвестно) вместе с остатками солдат занимали Королевский замок. Таким образом, власть в столице Восточной Пруссии перешла в руки восставших абсолютно бескровно и примерно за восемь часов. Уже наутро Волленберг начал формировать в Кёнигсберге отряды Красной гвардии (Силы народной обороны), которым предстояло заменить полицию.
Здание канцелярии на улице Клинической, которое революционеры захватили в ноябре 1918-го. Фото: Юлия Власова / Новый Калининград
По мирному сценарию
Утром 10 ноября Шейер и Лаас при помощи телефона меняли старый режим на новый по всем крайсам (муниципалитетам) Восточной Пруссии.
«Я суфлировал, а Лаас созванивался со всеми восточнопрусскими гарнизонами, — пишет Шейер. — „На связи штаб командующего армейским корпусом. Сегодня, десятого ноября, между восьмью и десятью часами утра необходимо созвать во всех частях собрания солдат и унтер-офицеров. Офицеров не допускать. На собраниях дозволено выступать свободно. На них необходимо избрать доверенных людей в солдатские советы, которые должны получить полномочия офицеров. Распоряжения для солдатских Советов ещё последуют“».
Готовность офицеров подчиняться удивила революционеров — большая часть гарнизонных командиров «с привычной безропотностью отвечала „так точно“». Некоторые проблемы возникли с военным командованием в Инстербурге (сегодня Черняховск — прим. «Нового Калининграда»), однако отречение Вильгельма Второго освобождало офицеров от присяги и развязывало руки «красным». Лаас, по словам Шейера, умело давил на собеседников и требовал подчинения. В итоге, «гарнизонные командиры считывали этот тон и понимали, что в Кёнигсберге всё „в порядке“».
К ногам восставших падал один бастион старой власти за другим. В то время, как Шейер и Лаас обзванивали восточнопрусские гарнизоны, на Парадеплатц (территория современного сквера перед корпусом Балтийского федерального университета им. И. Канта на ул. Университетской — прим. «Нового Калининграда») происходил митинг, на котором присутствовали обычные горожане и представители Советов солдатских и рабочих депутатов. Позже многочисленное собрание переместилось на Вальтер-Симон-Платц (территория современного стадиона «Балтика» — прим. «Нового Калининграда»). На нём выступили представители социал-демократических партий, которые осудили начавшееся в городе мародерство и призвали всех жителей к порядку. По сообщениям газеты «Кёнигсбергер Хартунгше Цайтунг», в полдень того же дня над Кёнигсбергом были разбросаны листовки, в которых руководство Советов объявляло о строгих наказаниях за посягательство на частную и общественную собственность. Также согласно указу Советов ограничивалась продажа алкоголя и работа увеселительных заведений. В тот же день было организовано совместное заседание правительства провинции и представителей Советов. Собравшиеся договорились о совместных действиях по предотвращению беспорядков в провинции.
В то же время пастор Томашки писал в своем дневнике о страхе перед революцией, которая может пойти «по русскому образцу». Его опасения за частную собственность подогревались уличными разговорами, которые ему удалось подслушать. Ещё 6 ноября его смутила «болтовня двух женщин» следующего содержания: «…если будет революция, то мы пойдем сначала к богачам в Амалиенау и Марауненхоф. Опустошим шкафы с одеждой, возьмем кровати, а все остальное разгромим». После того, как 10 ноября стало известно о первых случаях мародёрства пастор внёс в дневник запись о возможном «голодном бунте» и «военной диктатуре».
Стоит сказать, что опасения пастора не подтвердились, так как после 9 ноября революция в Восточной Пруссии пошла по относительно мирному сценарию, а большая часть представителей старых властей была готова сотрудничать с умеренными социал-демократами. В надежде на будущий реванш им приходилось терпеть революционеров, и до марта 1919 года жители провинции не знали полноценных уличных боёв между «красными» и сторонниками старого режима.
Позицию последних впоследствии хорошо передал уже упомянутый кёнигсбергский историк Фриц Гаузе, который называл солдат, собиравшихся под красными знамёнами, «малосознательными», а студента-революционера Ойгена Шейера — «радикальным крикуном»: «Организовывались солдатские и рабочие Советы, самостоятельно наделявшие себя большими полномочиями. Они соперничали друг с другом, принимали невыполнимые решения, о которых сразу же и забывали. И всё это имело место в тот период, когда запасы топлива и продуктов питания уменьшались, когда фабрики и заводы остановились из-за нехватки сырья и нежелания рабочих трудиться».
Бастион Краузенек, бывший одной из тюрем Кёнигсберга. Фотооткрытка из коллекции Дениса Дунаевского
Стоит отметить, что Фриц Гаузе в своей книге «Кёнигсберг в Пруссии. История одного европейского города», описывал революционные события, находясь по другую сторону баррикад: на Первую мировую войну он пошёл добровольцем (там он служил во фронтовой артиллерии), а после Второй мировой и вовсе опубликовал исследования, направленные на оправдание агрессивной политики нацистов.
Гаузе писал, что сознательно не называет имена тех, кто возглавлял Советы, так как, по его мнению, «никто из них не создал ничего нового, не указал дорогу в будущее».
«Дальнейший путь развития», по мнению историка, определяли «трезвые и умеренные силы, в особенности социал-демократы», а также сотрудничавшие с ними «деятели старого режима, желавшие оградить государство и народ от полного развала и анархии». В числе этих деятелей, не покинувших своих постов, историк называет оберпрезидента Адольфа фон Батоцки, которому «пришлось пережить много неприятного».
Падение красного Кёнигсберга
Главную роль в борьбе с восточнопрусскими революционерами сыграл германский социал-демократ Август Винниг, сблизившийся в годы Первой мировой войны с консервативными политическими кругами. Винниг в 1918 году был генеральным имперским уполномоченным Германии по Прибалтике, вёл переговоры с правительствами новых балтийских государств. В январе 1919 года он следовал из Митавы (сегодняшний город Елгава в Латвии — прим. «Нового Калининграда») в Берлин и по пути остановился в Кёнигсберге.
В воспоминаниях он так описывал столицу Восточной Пруссии: «Кёнигсберг находился во власти толпы матросов, терроризировавших город. Они организовались в военном плане и назвали себя Народной морской дивизией. Она насчитывала около тысячи человек. Реальная власть находилась в её руках. У ней одной имелось оружие, она выставляла караулы, контролировала железную дорогу, почту, телеграф, органы юстиции, государственного и муниципального управления, военные инстанции, склады оружия и интендантство. Политическая полиция также находилась в её руках. Её влияние не ограничивалось столицей провинции. Рабочие и солдатские Советы подчинялись ей и следовали её указаниям». Винниг в воспоминаниях, изданных в 1920-х и 1930-х годах, был склонен представлять ситуацию в Кёнигсберге перед своим приходом в самых тёмных тонах. Доказательств того, что город действительно находился под властью революционных матросов, нет.
Стихийное собрание на одной из улиц Кёнигсберга в начале 1919 года. Фото из книги Максима Попова «Параллельная память» (18+)
В том же месяце Винниг занял должность рейхскомиссара Восточной и Западной Пруссии. Политик поставил себе цель ограничить власть Советов солдатских и рабочих депутатов, разоружить Народную морскую дивизию и покончить с революцией в восточных провинциях Германии. В феврале велась подготовка к задуманному: Винниг проводил переговоры с представителями военных, а те формировали отряды из представителей фрайкоров (добровольческие корпуса, состоявшие в основном из ветеранов Первой мировой войны — прим. «Нового Калининграда»). Операция по разгону Народной морской дивизии была назначена на третье марта. Предварительно из Кёнигсберга были вывезены редакторы основных газет, чиновники, занимавшие ключевые должности, и прочие важные фигуры.
Немецкий консервативный писатель и сценарист Эрнст фон Заломон в 1918–1919 годах был членом нескольких фрайкоров, участвовавших в борьбе с коммунистами в различных частях Германии. В книге, посвященной этим вооружённым формированиям, фон Заломон подробно рассказывает и о мартовских боях 1919 года на улицах Кёнигсберга.
По его словам, правительственные войска, штаб которых располагался в форте «Бронзарт» (форт № 2, прикрывавший шоссейную дорогу Кёнигсберг-Тильзит, — прим. «Нового Калининграда»), вели наступление на центр города с двух сторон: с севера, через предместья Марауненхоф (район ул. Тельмана в Калининграде — прим. «Нового Калининграда») и Ротенштайн (район ул. Краснокаменной в Калининграде — прим. «Нового Калининграда»), и с юга — через «красные кварталы» Понарта (район ул. Киевской в Калининграде — прим. «Нового Калининграда») и Хаберберга (район современных ул. Багратиона и Богдана Хмельницкого — прим. «Нового Калининграда»). Наступавшие с севера войска сначала не встречали особого сопротивления: они без боя заняли башню «Врангель», но затем столкнулись с Народной морской дивизией на Кёнигштрассе (сегодня ул. Фрунзе — прим. «Нового Калининграда»). Правительственные войска двигались в сторону Королевских ворот, используя пулемёты и даже миномёты. По воспоминаниям фон Заломона, один из миномётных выстрелов повредил балкон здания Восточнопрусского пожарного общества (сегодня в этом здании располагается калининградское отделение Всероссийского общества слепых — прим. «Нового Калининграда»). После захвата Королевских ворот фрайкоровцы двинулись по Литовскому валу в сторону Закхаймских ворот — этот район стал одним из последних очагов сопротивления Народной морской дивизии.
Наступавшие с юга части, напротив, столкнулись с ожесточённым сопротивлением, но довольно быстро дошли до Хаберберга. В этой части города последним центром сопротивления стала Народная школа имени Роона (здание ныне не сохранилось, оно располагалось в районе современного Серпуховского переулка — прим. «Нового Калининграда»). По воспоминаниям писателя, там располагался штаб Народной морской дивизии. Судя по сохранившейся фотографии, по зданию наносились артиллерийские удары.
Повреждённое снарядом здание народной школы имени Роона. Фото Фрица Краускопфа из книги Эрнста фон Заломона «Das Buch vom deutschen Freikorpskämpfer» (18+)
Одним из свидетелей тех событий был ветеран Первой мировой Винценц Мюллер, служивший в штабе командования пограничной стражи «Север». Он вспоминал, что в начале марта в штаб (он находился в Бартенштейне — сегодня польский город Бартошице) «пришло приказание выделить молодых офицеров для операции против остатков революционной народной морской дивизии в Кёнигсберге». «Операцией руководил командующий войсками в Кёнигсберге, действовавший в тесном сотрудничестве с обер-президентом Восточной Пруссии социал-демократом Августом Виннигом, — писал Мюллер. — По моей просьбе меня послали в один из фортов крепости в северо-западной части города, которым командовал полковник фон Лукк, как мне впоследствии стало известно — друг балтийского генерала графа фон дер Гольца. Там я нашел боевую группу численностью двести человек, причем офицеры составляли треть группы. 3 марта на рассвете началось концентрированное наступление на город. Мы двигались беспрепятственно через большое дачное предместье Марауненгоф и кварталы, в которых рабочие не жили. Войскам же, входившим в город с юга и юго-востока, пришлось вести серьезные, хотя и короткие бои. До полудня остатки Кенигсбергской народной морской дивизии прекратили сопротивление».
После окончательного подавления сопротивления 4 марта многие революционеры были арестованы, в «красных кварталах» по всему Кёнигсбергу прошли обыски: полиция искала оружие и коммунистические листовки. По данным историка Фрица Гаузе, в результате операции по подавлению Народной морской дивизии правительственные войска потеряли двух человек убитыми, 14 было ранено, безвозвратные потери матросов составили 20 человек, ранено было 39. Во время уличных боёв погибли и 26 мирных жителей.
Офицер в центре держит в руках скомканное красное знамя, сорванное с Королевского замка. Фото Фрица Краускопфа из книги Эрнста фон Заломона «Das Buch vom deutschen Freikorpskämpfer» (18+)
Мартовские события в Кёнигсберге стали завершающим этапом революции, и жизнь в городе вошла в относительно привычное русло. Жители провинции стали обращать внимание на более насущные проблемы: день ото дня ухудшалось экономическое положение Восточной Пруссии, отделенной от остальной Германии «польским коридором», а в Париже лидеры Великобритании, США и Франции обсуждали размер репараций, которые Германии предстояло выплатить странам-победительницам.
О произошедшей в Кёнигсберге революции напоминали лишь полуразрушенные здания на Кёнигштрассе, огромная дыра на фасаде школы имени Роона и перевёрнутые вверх дном квартиры в «красных кварталах». Сами революционеры либо были арестованы, либо покинули Восточную Пруссию. В частности, известно, что Ойген Шейер ушёл в подполье и бежал в Берлин, а Эрих Волленберг уехал в Мюнхен, где участвовал в становлении Баварской Советской республики (после 1924 года он эмигрировал в Советский Союз).
Текст: Иван Марков / Новый Калининград, Яков Шепель, фото: Юлия Власова / Новый Калининград
Источник: www.newkaliningrad.ru